Действительность противозаконного договора на примере страхования договорной ответственности перевозчика. Статьи по предмету Страховое право

Вернуться к списку статей по юриспруденции

ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ ПРОТИВОЗАКОННОГО ДОГОВОРА НА ПРИМЕРЕ СТРАХОВАНИЯ ДОГОВОРНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ПЕРЕВОЗЧИКА <1>

Д.В. ФЕДОРОВ

--------------------------------
<1> Материал подготовлен в рамках курса "Кейс ноутс" от кафедры практической юриспруденции НИУ "Высшая школа экономики".

В Определении от 20.07.2015 N 307-ЭС15-1642 Судебная коллегия по экономическим спорам ВС РФ (далее - Коллегия) рассмотрела спор страховой компании и правопреемника отправителя - контрагента страхователя в договоре поставки. Страховая компания и перевозчик заключили договор страхования договорной ответственности, ничтожный по ст. 168 ГК РФ, так как п. 1 ст. 932 Кодекса допускает заключение такого договора лишь в случаях, предусмотренных законом. После наступления страхового случая правопреемник отправителя обратился в суд с требованием о выплате страхового возмещения. Коллегия воспроизвела правовую позицию Президиума ВАС РФ из Постановления от 13.04.2010 N 16996/09 и, сославшись на принцип добросовестности и вступивший в силу на момент разбора дела п. 5 ст. 166 ГК РФ, отказалась от констатации ничтожности заключенного договора. Это вызвало негативную реакцию юридического сообщества, главный упрек со стороны которого состоял в том, что суд обошел установленную законодателем норму, направленную на защиту публичных интересов <2>. Обоснованность безусловного утверждения о ничтожности противозаконного договора, нарушающего публичные интересы, ставится под сомнение в настоящей статье.
--------------------------------
<2> См.: Карапетов А.Г. Практика Верховного Суда по вопросам договорного права за последние 4 месяца: обзор и краткий комментарий // Закон.ру. 2015. 28 сент. URL: https://zakon.ru/blog/2015/9/28/praktika_verxovnogo_suda_po_voprosam_dogovornogo_prava_za_poslednie_4_mesyaca_obzor_i_kratkij_kommen; см. также комментарий к Постановлению Президиума ВАС РФ от 13.04.2010 N 16996/09: Ширвиндт А.М. Ссылка на ничтожность сделки как злоупотребление правом. Изобретение судов, закрепленное в законе // Арбитражная практика. 2015. N 7. С. 37.

Признание судом возражения о ничтожности договора недобросовестным, а де-факто наделение правом стороны ничтожного договора известно и немецкому праву. Тем не менее в доктрине и судебной практике подчеркивается важность учета целей нормы, устанавливающей законодательный запрет <3>, допуская в ряде случаев ссылку на ничтожность, когда норма направлена на защиту интересов одной из сторон договора <4>. Если же договором нарушаются публичные интересы или интересы третьих лиц, то недобросовестность участников договора отступает на второй план. При этом апелляция к принципу добросовестности имеет смысл, если цели законодательного регулирования были нарушены. В ином случае методологически верным будет ограничиться телеологической редукцией нормы, устанавливающей ничтожность <5>. Это позволит исключить ссылку на ничтожность, не привлекая принцип добросовестности и указывая лишь на ограниченное содержание нормы. Принцип добросовестности имеет субсидиарный характер и должен находить применение тогда, когда иные конструкции не приведут к удовлетворительному результату. Из этого следует, что посредством принципа добросовестности можно исцелить лишь те ничтожные сделки, которые не нарушают публичные интересы или интересы третьих лиц, и при этом законодательный запрет не поддается телеологической редукции.
--------------------------------
<3> См.: Canaris C.-W. Die Vertrauenshaftung im deutschen Privatrecht. , 1971. S. 286.
<4> См.: BeckOGK/Hecht BGB § 125 Rn. 118.
<5> См.: Bosch A. Verstoesse gegen § 1 II Nr. 2 SchwarzArbG n.F. und der Grundsatz von Treu und Glauben // NJOZ. 2008. S. 3044.

Целью п. 1 ст. 932 ГК РФ является ограничение возможностей участников оборота заключать договоры страхования договорной ответственности, которые стимулируют страхователя к снижению степени своей осмотрительности при исполнении договора, т.е. норма направлена на защиту публичных интересов <6>. Следовательно, избранная Коллегией аргументация некорректна с материально-правовой точки зрения, так как добросовестность не может иметь приоритет перед публичными интересами.
--------------------------------
<6> См.: Ширвиндт А.М. Указ. соч. С. 38.

Однако правильность вывода суда можно подтвердить или опровергнуть, лишь ответив на вопрос, действительно ли цели законодательного регулирования будут нарушены при признании противозаконной сделки действительной.
В немецкой литературе отмечается, что ничтожность сделки не является безусловным следствием ее противозаконности, но должна устанавливаться через толкование цели и смысла нормы, установившей запрет. Если норма имеет своей целью не допустить осуществления основанных на договоре действий (не обязательно само исполнение), то уже после их совершения предмет запрета пропадает <7>. Хотя в рассматриваемом деле договор страхования нарушает законодательный запрет, констатация ничтожности и применение соответствующих последствий не способны восстановить нарушенный договором публичный интерес. Пункт 1 ст. 932 ГК РФ имеет своей целью воспрепятствовать снижению осмотрительности при исполнении застрахованного договора. Однако если исполнение договора, по которому была застрахована ответственность, пусть даже и ненадлежащее, уже состоялось, то для конкретных отношений не имеет смысла констатировать ничтожность договора на обратное время (ex tunc).
--------------------------------
<7> См.: Medicus D. Allgemeiner Teil des BGB. , 2006. Rn. 648.

Тем не менее очевидно, что законодательный запрет выполняет в то же время превентивную функцию <8>. Признание права стороны ничтожного договора посылает сигнал другим участникам оборота о том, что их исполненный ничтожный договор не будет аннулирован впоследствии. В отношении вопроса о превентивной функции законодательного запрета крайне поучительна практика немецких судов по договорам теневой занятости (Schwarzarbeit), которая колебалась на протяжении нескольких десятилетий. Сделанные немецкими судами выводы мы попробуем экстраполировать на ситуацию, в которой был заключен договор страхования ответственности перевозчика.
--------------------------------
<8> См.: Singer R. Das Verbot Verhaltens. , 1993. S. 151.

Понятие договоров теневой занятости дано в § 1 Закона о борьбе с теневой занятостью (Schwarzarbeitsbekaempfungsgesetz). В судебной практике чаще всего встречаются договоры, по которым работник не осуществляет налоговые платежи, а также договоры с лицами, не включенными в специальные реестры и потому не имеющими права исполнять соответствующий договор. Основные цели Закона - не допустить уменьшения налоговых поступлений и повышения уровня официальной безработицы <9>. Безработица является следствием готовности части населения работать за меньшую плату, размер которой компенсируется уклонением от налоговых и иных выплат.
--------------------------------
<9> См.: Koehler H. Schwarzarbeitsvertraege: Wirksamkeit, Verguetung, Schadensersatz // JuristenZeitung. 1990. N 10. S. 466.

Немецкая судебная практика по-разному подходит к решению споров, возникших из договоров теневой занятости, в зависимости от того, знали ли о противозаконности договора обе стороны, или один из контрагентов был добросовестен.
Подход судов к договорам теневой занятости, в которых обе стороны являлись недобросовестными, не всегда был единообразен. В деле, разрешенном судом в 1982 г., работы осуществлялись лицами, не включенными в реестр, при этом было нарушено условие о твердой цене. Заказчик заявил требование о соблюдении этого условия и возмещении стоимости приобретенных за его счет материалов. Суд признал, что договором был нарушен законодательный запрет, однако заметил при этом, что вопрос ничтожности должен разрешаться на основании цели и смысла нормы, которой этот запрет был установлен. Ссылка на ничтожность договора была признана недобросовестной "в порядке исключения" и ввиду "особых обстоятельств рассматриваемого дела". Недобросовестность суд усмотрел в том, что хотя обе стороны знали о наличии законодательного запрета, но одна из них ставится в привилегированное положение, так как избавляется от необходимости соблюдать невыгодное для нее договорное условие. Наконец, по мнению суда, оплата ответчиком расходов, вышедших за пределы твердой сметы, не нарушает цели законодательного регулирования, так как работы уже были исполнены, т.е. то, против чего был направлен закон, уже состоялось <10>. Эта позиция подверглась критике со стороны доктрины, так как такой подход направлен на разрешение лишь отдельно взятого случая и не учитывает, какое влияние указанное решение окажет на будущие споры. Другие участники будут осознанно нарушать закон, рассчитывая на исцеляющее действие исполнения ничтожного договора <11>. В действительности договор является ничтожным, а значит, отношения между сторонами будут регулироваться по правилам о неосновательном обогащении.
--------------------------------
<10> См.: BGH NJW 1983, 109.
<11> См.: Tiedtke K. Baubetreuungsvertrag und Schwarzarbeit // NJW. 1983. S. 715 - 716.

В следующем деле 1990 г. суд констатировал ничтожность исполненного договора о выполнении работ с лицом, не включенным в реестр, и отказал в присуждении заказчика к исполнению его договорной обязанности по оплате выполненных работ. Ничтожность договора, в свою очередь, означает применимость закрепленной в S. 2 § 817 Германского гражданского уложения (ГГУ) нормы, в соответствии с которой возврат неосновательно полученного обогащения исключен, если лицо умышленно нарушило закон. В этом состоит дополнительный стимул к соблюдению требований правопорядка. Тем не менее за работником была признана возможность истребовать с контрагента неосновательное обогащение. Satz 2 § 817 ГГУ, несмотря на наличие умысла на нарушение закона, по мнению суда, неприменим, так как сохранение за заказчиком противозаконного полученного обогащения противоречило бы принципу добросовестности. Кроме того, суд отметил слабое положение работника в договорных отношениях, а также достаточность для превентивных целей мер уголовного и налогового законодательства <12>. Эта позиция также встретила неприятие в доктрине, так как сохранение за работником требования о неосновательном обогащении приводит к фактически совершившемуся обмену, а значит, подрывает превентивную функцию гражданского права. Публично-правовые меры страдают дефицитом исполнения и, как показывает статистика, далеко не всегда способны эффективно воздействовать на поведение нарушителей <13>.
--------------------------------
<12> См.: BGH NJW 1990, 2542.
<13> См.: Wagner G. Praevention und Verhaltenssteuerung durch Privatrecht - Anmassung oder legitime Aufgabe // Archiv fuer die civilistische Praxis. 2006. S. 441 - 445.

Наконец, в новейшей судебной практике под давлением доктрины позиция вновь была изменена. В рассмотренном в 2014 г. деле договор о выполнении работ был заключен с оговоркой о невыставлении счета, направленной на обход налогового законодательства. Суд констатировал ничтожность договора, а также отказал в удовлетворении требования о возврате неосновательного обогащения, сославшись на S. 2 § 817 ГГУ. Он указал, что "тот, кто сознательно нарушает закон, не заслуживает защиты и несправедливо бы выиграл от такой защиты". Обратный подход привел бы к минимизации "устрашающего" эффекта, который может быть достигнут через комбинацию публичных и гражданско-правовых санкций. Также суд отметил, что интересы сторон или соображения справедливости не могут иметь приоритет перед превентивной функцией. Кроме того, был сделан акцент на том, что S. 2 § 817 ГГУ создает для работника дополнительный риск и побуждает его отказаться от заключения противозаконного договора <14>.
--------------------------------
<14> См.: BGH NJW 2014, 1805.

Намного более благосклонны судебная практика и доктрина к договорам теневой занятости, в которых одна из сторон не знала о ничтожности заключаемого договора. Интерес представляют уже исполненные противозаконные договоры. Соглашения, в которых в качестве подрядчика выступает лицо, не включенное в реестр, сами по себе действительны, потому что договор подряда не имеет личного характера, а значит, возможно его исполнение внесенным в реестр третьим лицом, т.е. без нарушения публичных интересов. Однако уже после исполнения договора самостоятельно контрагентом, не внесенным в реестр, вопрос переходит на уровень превенции, так как нарушенный публичный интерес уже не будет восстановлен через гражданско-правовой инструментарий. Превентивная функция выражается в принуждении уже исполнивших договор сторон к возврату переданного по ничтожному договору. Тем не менее судебная практика признает и такие договоры действительными, аргументируя решения не ссылкой на принцип добросовестности, а телеологическим толкованием законодательного запрета. В судебных решениях и доктрине также подчеркивается, что подобный подход больше отвечает превенции, так как препятствует освобождению недобросовестного лица от исполнения договора, который оказался для него невыгодным <15>. В то же время действительность договора означает признание права не только за добросовестным лицом, но и за его недобросовестным контрагентом. Из этого вытекает неприменимость S. 2 § 817 ГГУ, что снижает превентивный эффект. C.-W. Canaris, опираясь на теологическое толкование § 134 ГГУ, предлагает в качестве правового последствия применять "полуничтожность", в соответствии с которой за добросовестным лицом право признается, а за недобросовестным - нет, т.е. в отношении его права договор ничтожен. Требование недобросовестного лица о неосновательном обогащении, в свою очередь, исключается по правилу S. 2 § 817 ГГУ <16>. Такая позиция нашла отражение и в судебной практике <17>.
--------------------------------
<15> См.: BGH NJW 1984, 1176; Singer R. Op. cit. S. 151 - 152.
<16> См.: BGH NJW 1985, 2404 (mit Anm. Canaris).
<17> См.: LG Mainz NJW-RR 1998, 48.

Практика немецких судов в отношении незаконных договоров, в которых обе стороны являются недобросовестными, предлагает ценные способы превенции их заключения. Обычно договорное право имеет своей целью предотвращение оппортунизма договаривающихся сторон, предоставляя им различные средства защиты на случай нарушения договора контрагентом. Немецкие же суды не просто отказывают в признании договора, но даже поощряют оппортунизм и взаимное недоверие в незаконных договорах, лишая возможности истребовать де-факто встречное предоставление через неосновательное обогащение. При этом сама несправедливость возникшей ситуации и высокая степень недобросовестности обогатившегося лица не играют роли, так как главная цель суда, рассматривающего спор из незаконного договора, - уменьшить общее количество незаконных сделок этого вида в обороте.
Поэтому если исходить из того, что перевозчик знал о наличии законодательного запрета или же ему должно быть вменено такое знание, вывод Коллегии является неверным. Страховая компания получила обогащение в размере выплаченных перевозчиком премий, а также неосновательное обогащение в экономическом смысле в размере встречного предоставления от всех других страхователей, так как деятельность страховщика предполагает, что он несет последствия наступления страхового случая, имеющего вероятностный характер, компенсируя этот риск получением страховых премий от всех своих страхователей. В стремлении не допустить неосновательное (в экономическом смысле) обогащение недобросовестного лица можно усмотреть справедливость правовой позиции суда, которая, однако, является ситуативной и не учитывает, к чему это решение приведет в будущем. Если перевозчик знает о наличии законодательного запрета, суд должен констатировать ничтожность договора. Только таким образом гражданское право может внести свой вклад в снижение стимулов к заключению незаконных договоров.
Простое следование позиции немецких судов в отношении договоров теневой занятости, в которых есть добросовестная сторона, невозможно уже потому, что в рассматриваемых ими договорах добросовестная сторона заблуждалась относительно вопроса факта - права контрагента исполнять договор, а не самого законодательного регулирования. В этом аспекте более показательно дело о запрещенной законом рекламе лекарственных средств, в котором суд признал за лицом, осуществлявшим рекламную кампанию, право на вознаграждение, обосновав это его незнанием о наличии законодательного запрета. При этом суд подчеркнул неравное положение контрагентов, выражавшееся в близости ответчика к спорным отношениям и информации о правовом регулировании. Также был сделан акцент на требованиях принципа добросовестности <18>.
--------------------------------
<18> См.: BGH NJW 1970, 609. См. также: Medicus D. Op. cit. Rn. 652.

В рамках рассматриваемого дела необходимо установить, какое из решений - констатация ничтожности или признание действительности сделки - наилучшим образом выполняет превентивную функцию.
Констатация ничтожности договора выгодна страховой компании, так как она освобождается от обязанности выплатить страховое возмещение и должна лишь возвратить в порядке реституции страховые премии. Такое решение является стимулом воздерживаться от заключения договора только для страхователей. Эффективность этой меры зависит напрямую от того, насколько перевозчики осведомлены о наличии законодательного запрета и практики его применения. При этом простое долженствование знания ввиду статуса предпринимателя значения не имеет, так как в данном случае речь идет не о распределении риска ошибки в праве, а о способности перевозчиков соответствующим образом реагировать на позицию законодателя и суда. Долженствование знания имеет значение в долгосрочном периоде и стимулирует предпринимателей изучать релевантное их сфере деятельности право. Однако не всегда стремление к изучению права является благом. На страховой компании как профессиональном участнике рынка страховых услуг лежит информационная обязанность по раскрытию противозаконности заключаемого договора. Так как для страховщика получение релевантного знания сопряжено с меньшим количеством издержек, разумно поощрять доверие страхователей к компетенции контрагента; обратный подход ведет к повышению трансакционных издержек. Наконец, достаточно сильным средством против оппортунистического поведения выступает механизм многосторонней репутации, эффективность которого зависит от скорости передачи между перевозчиками информации о нарушении договоренности контрагентом, а также от заинтересованности страховой компании в продолжении своей деятельности <19>. Таким образом, констатация ничтожности договора не гарантирует того, что даже осведомленные о запрете перевозчики будут воздерживаться от заключения противозаконного договора.
--------------------------------
<19> См.: Одинцова М.И. Институциональная экономика. М., 2007. С. 103 - 107.

Признание действительности договора невыгодно для страховой компании, поскольку она вынуждена выплатить контрагенту страховое возмещение, т.е. адресатом сигнала выступает лицо, которое о наличии запрета точно знало и точно отреагирует на позицию законодателя и суда. Этот подход является самым оптимальным, если возможно достоверно установить добросовестность перевозчика. Перевозчики, знающие о запрете, не станут заключать договор из-за опасения не получить страховое возмещение, а страховая компания будет вынуждена исполнять свое обязательство, если контрагент добросовестен, т.е. стимулы страховщика минимизируются. При этом добросовестные лица договор в любом случае заключили бы, так как о существовании запрета не знают. Тем не менее доказать факт знания права фактически невозможно (в отличие от рассмотренного ранее договора теневой занятости; опять же, в деле о незаконной рекламе это обстоятельство суд не остановило), что заставляет нас обращаться к презумпции незнания закона перевозчиками. Очевидны последствия занятой Коллегией правовой позиции: договор страхования договорной ответственности будут заключать и те перевозчики, которые о наличии запрета знают, но рассчитывают впоследствии сослаться на свою добросовестность.
За существование в обороте договоров страхования ответственности перевозчиков ответственны прежде всего страховые компании. В идеале признание договора действительным должно привести к тому, что перевозчики, которые знают закон и добросовестность которых вынужденно презюмируется, сами будут выступать инициаторами констатации ничтожности договора с целью вернуть уплаченные страховые премии, если страховой случай не наступил. Добросовестные лица, в свою очередь, смогут получить страховое возмещение. При таком подходе страховые компании будут вынуждены существенно повысить размеры страховых премий с учетом пропавшей возможности в удобных случаях ссылаться на ничтожность договоров, а также вероятности истребования страхователями уплаченных страховых премий, в том числе в договорах, в которых страховой случай не наступил. Повышение цены означает снижение спроса, т.е. общее количество противозаконных договоров в любом случае изменится. Стоит также отметить, что если перевозчик действительно осведомлен о наличии запрета (что доказать, как правило, нереально), то он с высокой долей вероятности захочет также вернуть уплаченную страховую премию, так как для него ее субъективная ценность часто соизмерима с субъективной ценностью страховой суммы для страховой компании.
В итоге сказать, какой из двух подходов лучше выполняет задачу превенции, проблематично, поскольку нам неизвестны главные переменные - процент от числа перевозчиков, осведомленных о наличии законодательного запрета, и то, насколько интенсивно знающие о запрете страхователи впоследствии будут пытаться вернуть выплаченные страховые премии. Тем не менее разбор определения Коллегии показывает отсутствие оснований для категоричной констатации ничтожности противозаконной сделки, нарушающей публичные интересы. Если охраняемый интерес более восстановлен быть не может, проблема переходит в плоскость превенции. В свою очередь, ответ на вопрос о том, какой подход лучше выполняет превентивную функцию, вовсе не очевиден и зависит от множества факторов, которые изменяются в зависимости от субъектного состава, области экономики, в которой заключен договор, механизма осуществления обмена благами, формулярного характера договора, способности внеправовых механизмов к предотвращению оппортунистического поведения и т.д.

References

1. Bosch A. Verstoesse gegen § 1 II Nr. 2 SchwarzArbG n.F. und der Grundsatz von Treu und Glauben. Neue Juristische Online-Zeitschrift. 2008. P. 3044 - 3056.
2. Canaris C.-W. Die Vertrauenshaftung im deutschen Privatrecht. Muenchen: Beck, 1971. 565 p.
3. Karapetov A.G. Practice of the Supreme Court on Contract Law for the last 4 months: Digest and Short Commentary [Praktika Verkhovnogo Suda po voprosam dogovornogo prava za poslednie 4 mesyatsa: obzor i kratkiy kommentariy]. Available at: https://zakon.ru/blog/2015/9/28/praktika_verxovnogo_suda_po_voprosam_dogovornogo_prava_za_poslednie_4_mesyaca_obzor_i_kratkij_kommen (Accessed 16 September 2016).
4. Koehler H. Schwarzarbeitsvertraege: Wirksamkeit, Verguetung, Schadensersatz. JuristenZeitung. 1990. No. 10. P. 466 - 472.
5. Medicus D. Allgemeiner Teil des BGB. Muenchen: C.F. Mueller, 2006. 498 p.
6. Odintsova M.I. Institutional Economics [Institutsional'naya ekonomika]. Moscow: GU-VShE, 2007. 386 p.
7. Shirvindt A.M. Reference to Nullity of Contract as an Abuse of Rights. The Courts Invention, Fixed in Legislation [Ssylka na nichtozhnost' sdelki kak zloupotreblenie pravom. Izobretenie sudov, zakreplennoe v zakone] // Arbitrazh Practice [Arbitrazhnaya praktika]. 2015. No. 7. P. 24 - 41.
8. Singer R. Das Verbot widerspruechlichen Verhaltens. Muenchen: Beck, 1993. 392 p.
9. Tiedtke K. Baubetreuungsvertrag und Schwarzarbeit. Neue Juristische Wochenschrift. 1983. P. 713 - 716.
10. Wagner G. Praevention und Verhaltenssteuerung durch Privatrecht - Anmassung oder legitime Aufgabe. Archiv fuer die civilistische Praxis. 2006. P. 352 - 476.

Наша компания оказывает помощь по написанию курсовых и дипломных работ, а также магистерских диссертаций по предмету Страховое право, предлагаем вам воспользоваться нашими услугами. На все работы дается гарантия.